Журнал > Мемуары > Воспоминания дочери войны

Воспоминания дочери войны

Отрывки из мемуаров "Воспоминания дочери войны" Озолинь Светланы Валентиновны.

Фрагменты из мемуаров Озолинь Светланы Валентиновны, 1938 года рождения.

Эта страница — подарок от детей и внуков на 83-й день рождения Светланы Валентиновны. Здесь опубликованы выдержки из мемуаров «Воспоминания дочери войны», которые семья издала в форме книги как подарок к 80-летнему юбилею.

Озолинь Светлана Валентиновна

Я отношусь к категории “дети войны”

Озолинь Светлана Валентиновна

Содержание этой страницы:

Начало войны

Родилась я в Иванове 30 августа 1938 года. Мне не было 3-х лет, когда война началась. Она застала нас в Витебске, куда отец Валентин Александрович был переведен из Иванова в чине полковника. Мама Софья Витольдовна родилась в г. Нерчинск Читинской области 30 сентября (по новому стилю) в 1903 г.

В первый же день войны мамочка осталась одна с тремя малолетними детьми. Мне было 2 года, моей старшей сестре Людмиле — 5 лет, брату Борису — 14 лет. Отчётливо помню, как в первые дни войны в Витебске во время сигнала воздушной тревоги мы бежали с няней за ручку в бомбоубежище. Звук тревоги особенный — не монотонный, а с тревожным завыванием. Бомбоубежище представляло собой тесное тёмное помещение. Все стояли, прижавшись друг к другу до окончания бомбёжки.

Вскоре началась эвакуация населения из Витебска. Нас повезли на машине в Смоленск. Но увидев, что город объят пламенем, шофер не поехал дальше и всех высадил. Мама побежала обратно, держа на руках меня с сестрёнкой. Над нами пролетали на бреющем полёте немецкие самолёты, бомбили беженцев. Мама то и дело спрашивала нас:

“Ляля, Света, живы?”

Боря бежал сзади, везя тележку с патефоном. А по обе стороны дороги люди веером падали замертво.

Вернувшись в Витебск, мы были вскоре эвакуированы поездом на Урал, на границу с Казахстаном, в город Орск Оренбургской (прежде Чкаловской) области. Запомнилось, как мама в вагоне несла меня на ручках ночью в туалет. Пробирались с трудом, медленно по тесному проходу. Справа на полу лежали, прижавшись друг к другу, раненые солдаты. Рядом с ними стояли их винтовки. Слева от прохода — окна вагона. Раненых везли в эвакогоспитали на Восток.

Ехали с продолжительными остановками в течение нескольких недель. Во время стоянки пассажиры выходили на станцию за кипятком. На перроне стояли баки с водой. Однажды ночью на одной из станций Борис вышел за кипятком и долго не возвращался. А поезд вот-вот должен был тронуться. И только в момент отправления брат появился.

Оказывается, чтобы разглядеть баки, Боря посветил фонариком. В тот же миг был задержан дежурным и доставлен к начальнику станции. Его должны были этой же ночью расстрелять как “диверсанта” без суда и следствия, “по закону военного времени”. Использование фонарика было расценено дежурным как сигнал для немецких самолётов с целью рекогносцировки. После составления протокола планировалось отконвоировать брата в поле и расстрелять.

На наше счастье, в этот момент по перрону проходил знакомый нашей семьи Михаил Яковлевич. Увидев в окно Бориса, он зашёл в кабинет поинтересоваться, в чём дело. Быстро оценив ситуацию, сказал, что Борис — его сын. И прикрикнул на Борю: “А ну марш в поезд к матери!” С Михаилом Яковлевичем все считались и подчинялись ему, так как он был главным врачом в поезде.

Орск, город проживания

В Орск мы добрались через несколько недель. Нас поселили в комнату в коммунальной квартире с тремя эвакуированными семьями. Мама устроилась на работу врачом в амбулаторию. Работала по две — три смены. Иногда мы не видели её целыми сутками. Прибегала домой на короткий перерыв, накрывала на стол тарелку с нарезанными кусочками еды. И снова — на работу. Иногда помогали соседи.

Маму все знакомые очень уважали за доброту, порядочность, отзывчивость. Хорошо помню её красивое веселое лицо, любящие карие глаза, чёрные длинные густые волосы, среди которых пробивались единичные седые серебряные ниточки. Мы с Лялечкой выдергивали их, чтобы мама выглядела ещё моложе и красивей. В первую зиму она носила привезённую с собой тоненькую шубку из каракульчи и такой же беретик, кожаные коричневые боты. Но оренбургские зимы — студеные. Поэтому маме выдали вскоре на работе валенки и белый полушубок из овчины. Такую одежду носили женщины на фронте. Ей шла эта коротенькая шубка. Я даже помню тот день, когда она пришла в ней веселая, довольная обновкой. И мы с Лялечкой, глядя на нее, радовались и хвалили.

Борис учился в старшем классе, одновременно работал шофером и грузчиком, участвовал в вакцинации населения. В той местности были частые случаи малярии, столбняка и ботулизма. Однажды брат на какой-то праздник заработал пакет муки и попросил маму испечь наполеон — наш традиционный торт. Никто так не готовил наполеон, как мама! Все знакомые это отмечали и сейчас вспоминают. Мама сказала, что не может испечь. Тогда Боря, лёжа в постели, отвернулся к стенке и тихо, но горько зарыдал. Сотрясалось только его худенькое тельце. Мама, конечно же, моментально вскочила и принялась за работу! Праздник состоялся! Всю последующую жизнь мама с болью и с комом в горле вспоминала этот случай. Очень она жалела и любила сына.

От систематического недоедания мы с сестрой заболели туберкулёзом, от которого пришлось лечиться всё детство. В Орске были очень холодные зимы. Варежек у нас не было. Мы надевали на руки рваные носки. Санок, коньков и лыж мы не имели. Сосед привязал к плоским дощечкам верёвки, чтобы мы прикрепляли их к валенкам. Так и катались на импровизированных лыжах.

В степной Оренбургской области зимой заносило снегом дороги, дома. Однажды мы возвращались на попутной машине по открытой степи из туберкулёзного диспансера. По пути закончился бензин. И в это время начался буран. Дорогу начало заметать. Шофер ждал какую-нибудь машину, чтобы заправиться. Но транспорт стоял, не мог до нас добраться.

В машине мы стали замерзать. И только на следующие сутки нам удалось заправиться и добраться до дома. Все получили обморожение ног. Помню, как мама усиленно растирала спиртом наши отмороженные ножки. А мы не чувствовали, пока не восстановилось кровообращение.

Часто, когда мы возвращались из школы, попутный порывистый ветер дул в спину с такой силой, что сам доносил нас до дома. Можно было не идти, а просто стоять, особенно когда было скользко. В школу ходили не с портфелями, а с сумками из двойного слоя марли. Мама сама их шила. Вместо лямок пришивала бинты. Мы надевали их через плечо. Из белых сумок они превращались в синие или зеленые с пятнами от чернил. Когда я писала, у меня постоянно капали с перьев ручек большие кляксы. Мы понятия не имели, что такое авторучка и ластик.

Учебников на всех не хватало. Выдавалось по 3 учебника на класс. Нам постоянно приходилось бегать друг к другу обмениваться книгами. Тетрадей тоже не всегда хватало. Иногда писали на газетах.

Сестры Ляля (слева) и Светлана (справа)

Я была младше всех в классе. Вначале училась плохо. Следить за выполнением уроков было некому. Иногда я прибегала из школы с радостным криком: “Сегодня получила пятерку: два, два и кол!” К урокам относилась беспечно. Любила с детьми бегать на улице, играть.

Лялечка же, наоборот, училась отлично, была серьёзной, гулять не любила, много читала, рисовала, шила наряды самодельным куклам, сочиняла стихи. В 6-летнем возрасте написала первое стихотворение:

“Как бы я хотела, чтоб были у меня
Маленькие рыбки, взяты из пруда.
Я бы их кормила, комаров давала,
Мошек бы ловила вечером в саду.
Но нету этих рыбок, некого любить.
И не надо вечером мошек мне ловить”.

Куклы мама шила из ваты, обшивала их марлей, рисовала личико, пришивала отрезанные у себя волосы. Игрушки покупать было не на что. Да и выбор в магазине был небольшой: ватные клоуны, калейдоскопы и губные гармошки. Я больше всего мечтала о гармошке, но эта игрушка нам тоже была не по карману. Радовали марионетки, изготовленные Борисом: между двумя разукрашенными палочками висел на шпагате деревянный человечек. При нажатии на концы палочек куколка крутилась. За всю войну мама нам с Лялечкой купила по одной игрушке — по плюшевому маленькому мишке. Мы их берегли все годы эвакуации.

На Новый год мама всегда устраивала праздник. Ёлок в том степном краю не было. Зато росла трава перекати-поле. Она представляла собой огромный полый колючий шар (любимая еда верблюдов).
Летом в ветреную погоду дети гонялись за этими шарами. А зимой мы их наряжали вместо ёлок. Игрушки изготавливали сами. Накануне Нового года садились с соседями за большой стол. Красили листы бумаги, вырезали полоски и клеили разноцветные бумажные бусы, флажки. Из слюды мастерили стрекоз и бабочек, из кусочков ваты — снежные комочки. Свечи крутили из расплавленного воска, в середину помещали тонкую верёвочку — фитиль.

Только один раз Борис с дядей Вадей (маминым братом) раздобыли где-то настоящую пушистую ёлку высотой до потолка. Такое чудо вспоминаю каждый раз на Новый год.

Несмотря на войну, мама старалась, чтобы мы не были лишены радости детства. Она играла с нами в жмурки, в прятки, в кошки-мышки, “Гуси, гуси!”. На Новый год шила костюмы — снежинки — из накрахмаленной марли. Мы в этих белоснежных нарядах исполняли танец “Снежинок” и песню: “Мы, белые снежиночки…” Радовались и гордились нарядами перед другими девочками.

В доме всегда были книги. Помню красочно иллюстрированные сказки Пушкина и стихотворения Чуковского. Любили произведения Лескова (особенно “Левшу”), рассказы о животных: Пришвина, Томпсона (“Королевская Аналостанка”). Перед сном мама всегда рассказывала сказки. Каждый раз мы просили повторять сказку братьев Гримм про Беляночку и Розочку.

Длинными зимними вечерами соседские дети собирались у нас заводить патефон. Некоторые пластинки были треснувшие. (Они сломались, когда Борис вёз их в тележке под бомбежкой.) При этом каждую секунду музыка прерывалась щелчком. Но нам это не мешало. Слушали Утесова, Лемешева, Козловского, Бунчикова, Нечаева. Нравились песни: “Раскинулось море широко”, ” Прощайте, скалистые горы,” “Всё хорошо, прекрасная маркиза”. К концу войны любили слушать по радио и напевать военные песни: “Эх, дороги”, “Тёмная ночь”, “Землянка”.

Взрослые внимательно слушали по радио диктора Юрия Левитана. У всех были радиорепродукторы в виде чёрной тарелки. Радиоприёмников не было. И даже кто имел их до войны, у тех отнимали, чтобы не слушали вражеские голоса. Частные автомобили тоже забирали и отсылали на фронт.

Левитан регулярно вещал о сводках с фронта. Голос был настолько проникновенным, сильным, что завораживал страну и вселял уверенность в победе. За Левитана германское правительство обещало вознаграждение в 200000 немецких марок. А маршал Рокоссовский голос Левитана сравнивал с целой дивизией.

О войне ежедневно напоминала конвоированная колонна военнопленных немцев и мадьяр. Их вели строем мимо нашего дома на работу и с работы. Конвоиры заставляли их петь ‘Марш артиллеристов” (“Артиллеристы, Сталин дал приказ!”). Военнопленные работали на стройке. Дети бегали их дразнить: “ Сталин — гуд, Гитлеру — капут!” Один раз, разъяренные, они побежали за нами с ломами в руках. Мы припустились бежать в разные стороны. Догнали бы! Но их остановили окрики русских вооружённых надзирателей.

Случались диверсии со стороны фашистов. Они подбрасывали авторучки или коробочки со взрывчаткой. Дети находили их, вскрывали и подрывались.

Материальное положение в семьях было крайне тяжелое. Сахар приготавливали в домашних условиях. Натирали белую сахарную свёклу и отжимали сок. В последние годы войны изредка начали поступать продукты из Америки. На коробках была написана буква “А”. В больших жестяных банках содержалась томатная паста. В картонных коробках – сушёный лук в виде маленьких полуколец, сухой яичный желток и сухое молоко. Хотя паёк выдавался очень редко, я до сих пор ощущаю вкус и запах этих продуктов. Коробки были покрыты воском. Его мы соскабливали и жевали вместо резиновых жвачек. Современных жевательных резинок не было. Иногда годилась и черная смола, получаемая после переработки нефти. (Рядом добывали нефть). В магазинах выдавались раз в месяц пайки — мизерные порции продуктов по продуктовым карточкам.
В конце войны семьям разрешили иметь небольшие участки бахчи. Летом выращенные овощи спасали от голода и авитаминоза. Транспорта не было, поэтому мама ежедневно добиралась за многие километры пешком. Поливала водой из арыков. Носила по 40 ведер в день. В это время она болела малярией с температурой, доходящей до 41 градуса. Чуть температура спадала, и мама снова шла на бахчу. Зато летом у нас были тыквы и арбузы. Ярким осталось в памяти ощущение вкуса пшенной каши со сладкой тыквой и необычный вкус засоленных в бочках маленьких недозрелых треснувших кисло-сладких арбузов.

Мимо нас временами проезжали поезда, груженые жмыхом для корма скота. Колючий жмых вместе с шелухой от семечек оставался после отжима масла из подсолнухов. Иногда этот продукт имел форму кубиков, напоминающих пряники. Мы бегали за поездом, подбирали и с удовольствием лакомились этими сухими брикетиками с запахом жареных семечек. После страдали от расстройства кишечника.

В школе с нетерпением ждали большую перемену с обедом. Нам раздавали по тоненькому кусочку чёрного хлеба с таким же маленьким кусочком арбуза. Это был для нас, голодных ребятишек, таким долгожданным деликатесом! Я до сих пор помню его необычный вкус и приятный аппетитный запах.

А как-то на праздник выдали по маленькой горсточке ландрина (монпансье) — мелких разноцветных карамелек. Девочки понесли учительнице по конфетке и мне предложили её угостить. Но я сжала их в маленьком кулачке и сказала: “Э…Нам самим мало!” С тех пор мы часто с улыбкой вспоминали эту фразу.

Моя сестра Людмила (Лялечка) всегда делилась со мной. Помню, мама купила нам на базаре к празднику по круглой красочной самодельной конфетке, напоминающей современный чупа-чупс. Это был единственный раз. Я не вытерпела и сразу съела. А Лялечка медленно сосала, продлевая удовольствие. Увидев, что я уже “слопала”, она отдала мне свою конфетку.


В годы войны по всей стране разбойничала банда “Чёрная кошка”. Не обошла она стороной и Оренбургскую область. Рассказывали о случаях каннибализма. Людей убивали, делали начинки для пирогов и продавали на базаре.

Однажды, когда мы с Лялечкой были одни в квартире, к нам в комнату вломился здоровенный казах в папахе из меха с длинной рыжей шерстью. За спиной — перекинутый мешок. Увидев, что мы одни, а на столе еда, стал входить в комнату, сердито говоря что-то по-казахски. Но Лялечка сообразила и закричала, что на кухне мама. Он пошёл удостовериться. А в это время Ляля придвинула к двери стол, к нему сзади — кровать и велела вместе налегать, чтобы дверь невозможно было открыть. Но казах моментально вернулся и стал наваливаться на дверь. Уже показалась его лохматая голова и злое лицо. Вот-вот бы вошел! Но, на наше счастье, неожиданно пришёл сосед с работы и вытолкал из квартиры этого огромного разбойника. Трудно представить, чем бы всё закончилось, не войди сосед вовремя!

Вспоминается и курьёзный случай. Как-то мы все пошли на вокзал провожать в Москву бабушку. Соседский мальчик (мы его звали Борька) тоже присоединился к нам. На станции меня удивило, как цистерны с нефтью катятся по рельсам без паровоза, самостоятельно. Бабушка объяснила, что их сзади толкают, и они катятся по наклонной плоскости. Пока взрослые сидели в вагоне, мы, дети, побежали играть в прятки. Я заскочила на открытую платформу товарного вагона с поленьями и спряталась за ними. Вдруг поезд сдвинулся с места и стал набирать скорость. Я в страхе закричала: ‘Борька, не толкай, Борька, не толкай!” Была уверена, что это его проделки. Решила, что если цистерны можно толкать, то и поезд можно сдвинуть с места. В это время поезд уже шел на полной скорости и увозил меня в неизвестном направлении!

Вдруг вижу, бежит вслед Ляля, челка раздувается кверху и кричит: “Светка, прыгай на меня!”. Я не решалась, было страшно. Но она всё кричала и расставляла ручки. Была готова схватить меня в объятия. Всё-таки я прыгнула! Лялечка схватила меня, упала, вся поцарапалась. Но меня спасла.

Она всегда меня оберегала и относилась, как взрослая, хотя разница в возрасте составляла лишь 2 года. Заменяла маму в её отсутствие. Однажды мы играли с соседскими детьми в дочки-матери. Поставили на стол стул, на него — перевёрнутую табуретку. В неё посадили меня и стали раскачивать, как в люльке. В миг стул и табуретка свалились со стола. Я упала, ударилась головой об острые углы батареи. Из рассечённой раны полилась кровь струёй.

Когда мама возвратилась с работы, то увидела меня бледную, лежащую на кровати с перебинтованной головой. Окровавленная повязка была изготовлена Лялечкой из полотенец и каких-то тряпок. Я, наверное, напоминала тогда Шарика из “Собачьего сердца”. У меня на затылке остался на всю жизнь шрам. Но я была спасена Лялечкой от обильного кровотечения.


Орск был знаменит так называемой Орской крепостью, построенной в 18 веке. Как-то мы с мамой проходили недалеко от неё. И мама рассказала, что в эту крепость был сослан украинский поэт Тарас Шевченко. Эта фамилия у нас уже была на слуху, хотя мы ещё не знали произведений поэта.
Очень хорошо помню страшное наводнение весной 1942 года.

Наводнение 1942 года в Орске

По описанию, за все 200 лет существования Орска не было такого огромного паводка. Прорвало дамбу между реками Урал и Орь. Вода разлилась на сотни километров. Были смыты тысячи домов, под водой оказались колхозы с зерном, хлебом. Скот почти полностью утонул. Многие предприятия не работали.

В том числе и Орско-Халиловский металлургический комбинат, где работал мой дядя Вадим инженером. Были затоплены школы, больницы, прервана радио — и телефонная связь. Паводок почти дошел до нашего дома. Мы ходили каждое утро и вечер к краю воды. А вода всё приближалась и приближалась. Взрослые вставляли высокие палки и назавтра по ним измеряли высоту воды и расстояние до дома. Уровень воды в реке Урал поднялся на 10 м. Люди залезали на крыши домов, многие утонули. Гибли целыми семьями. Кое-кому удалось доплыть на лодках к горе. Вершина её не была затоплена, на ней спасённые люди жили в течение 3-х недель. Ждали, когда спадет вода. На гору бросали с самолетов и вертолетов ящики с продуктами, медикаментами и тёплой одеждой. Многих придавило насмерть сбрасываемыми вещами. Наводнение продолжалось 20 дней. После паводка находили погибших животных в лесах. Они застревали между деревьями. Тогда поговаривали, что причиной прорыва дамбы могла стать диверсия со стороны немецких военнопленных. Мне было всего 4 года, но я хорошо помню эти события.

Вспоминаю, как мы в школе шили фронтовикам кисеты для табака. Я сшила мешочек из красивого шелкового синего лоскута со шнурком — завязкой.

Незабываемым стало празднование дня окончания войны. В саду, напротив нашего дома, играл духовой оркестр. Все веселились, танцевали. На молодых людях, вернувшихся с фронта, были брюки фасона галифе.

С тех пор в любые праздники мы поднимали главный тост: “Лишь бы не было войны!”
Борис закончил в Орске школу и поступил в 1942 году в Высшее лётное училище им. Чкалова в Оренбурге. (Это же училище значительно позже закончил Юрий Гагарин).Мы с мамой ездили в Чкалов, навещая Бориса в училище. Оргкомитетом по 90-летнeму юбилею ОВВАКУЛ был выпущен в том числе и диск c фильмом и авиационными песнями (практически видеоклипами-караоке).
Весной 1944 г. брат окончил училище с отличием и был отправлен на фронт.

Из Германии Боря присылал очень теплые письма, писал на немецких красочных глянцевых открытках. Раньше в СССР были простые шершавые открытки без рисунков.

Помню также посылку с красивыми широкими цветными шелковыми лентами. Мы с сестрой имели длинные толстые косы. И эти подарки были предметом гордости перед подружками.

Первые послевоенные годы

В 1947 г. мы вернулись из эвакуации на родину, в г. Иваново. Здесь мы с Лялей родились. Здесь мама работала до войны и оставались все её друзья.

Однако по дороге в Иваново у нас в поезде украли все продовольственные карточки. А без них ничего невозможно было купить. Началось ещё более голодное время. Мы были истощены. У нас с Лялей обострился туберкулёз лёгких. Выручали от голодной смерти прежние мамины друзья. Кроме того, нам выделили в поле узкую полоску земли для выращивания картофеля. Мы с Лялей “помогали” маме выкапывать картошку из грязи.

Нам для лечения туберкулёза выписывали в аптеке рыбий жир. На нём мы жарили картошку, так как масла не было. О, какой же был отвратительный запах! Но приходилось от голода есть даже такую гадость!

Мама голодала и всё отдавала нам с Лялей. Мне запомнился на всю жизнь случай, когда она пришла с работы и принесла нам по бутерброду с тоненьким, прозрачным кусочком сыра. Мы спросили: “ А где твой кусочек?” Она, отвернувшись и проглотив слюну, ответила:

“Да я по дороге съела”.

Каждый раз вспоминаю этот момент с комком в горле и не могу сдержать слёзы. И еще часто вспоминаю принесенное мамой красное яблоко. Она разрезала его пополам и дала нам.

Когда мы с сестрой лечились в противотуберкулезном санатории, мама договаривалась с молочницей, чтобы та приносила нам по кружке парного коровьего молока утром и вечером. Себе же мамочка продолжала во всём отказывать. И так было долгое время, пока не выдали очередные продуктовые карточки.

В послевоенные годы (как и в военные) продукты можно было купить только по предъявлению этих талонов. И то маленькими порциями. Надо было с раннего утра вставать в длинные очереди. Мы “отмечались”, то-есть на руках записывали свой номер. Отлучаться было невозможно, так как каждые полчаса велась перекличка. Как-то раз я выстояла несколько часов и купила заветный кулёчек граммов 300 сахарного песка. По дороге домой мне очень захотелось поесть. Я не могла сдержаться и полизала немного с ладошки. Никто не заметил, но мне до сих пор стыдно.

Материальное положение многие годы оставалось тяжёлым. Чтобы сэкономить на покупке готовых платьев, мы покупали дешёвый ситец и бумажные выкройки. По этим выкройкам Лялечка сама шила нам одежду. Кстати, у неё был хороший вкус, так что мы были “нарядно, по моде’ одеты. А когда бережливая сестра подрастала, мне переходили её одежда и обувь.

Значительно позже мы уже не так голодали, но жили очень скромно. Помню, как сами готовили “фанту” из апельсиновых корок. В то время изредка продавались мандарины, в основном на Новый год. Других фруктов в магазинах не было.

До 90-х годов было время сплошного дефицита. Полки в магазинах пустовали. Если что-то “выбрасывали”, то тут же образовывалась длинная очередь, давка. Помню, как-то выложили на открытый прилавок большие пачки овсяной крупы “Геркулеса”. Мы схватили 10 пачек. Но не смогли быстро их “реализовать”. На балконе от влаги они покрылись плесенью. Так и пришлось выбросить это “добро”.

В мясных магазинах лежали одни кости. Мясо доставалось только по блату. Как-то мы с приятелями поехали в глухую деревню Курской области, чтобы купить молоденького бычка. Этого хватило обеим семьям на всю зиму. Чтобы приобрести бытовую технику, ковры, импортные сапоги приходилось “записываться” и ждать месяцами своей очереди.


Брошюра «Воспоминания дочери войны» развеивает мифы о благополучной жизни в СССР и описывает жизнь простой семьи глазами Светланы Валентиновны.


Лишь бы не было войны!

Подводя жизненный итог, вынуждена признать, что жизнь — очень тяжёлое и беспощадное бремя!
В редкие светлые промежутки жизни вспоминаются мудрые успокаивающие слова А. С. Пушкина:

«Сердце в будущем живёт.
Настоящее уныло.
Всё мгновенно, всё пройдёт.
Что пройдёт, то будет мило.»

Обычно ни в каком возрасте не хочется умирать. Всегда ожидаешь лучшего. Вспоминаю, как мама за несколько дней до смерти с застенчивой улыбкой, как бы извиняясь за свой преклонный возраст, сказала

”А всё-таки умирать не хочется”.

Подводя жизненный итог, видишь, что жизнь пройдена не зря. В настоящее время у меня двое сыновей, шестеро внуков и одна правнучка. Я их всех очень люблю и каждый день молю бога, чтобы они были здоровы!

Спокойствия им и благополучия!

Слава богу, что на старости лет я окружена заботой и вниманием со стороны детей и снох, моих любимых «феечек»! Пусть каждое следующее поколение будет счастливее предыдущего!

И — лишь бы не было войны!

Кандидат медицинских наук Озолинь Светлана Валентиновна (в центре), ассистент кафедры Ивановского Медицинского Института

Судьба оказалась благосклонна к маме и бабушке. Свои 83 года Светлана Валентиновна отмечает 30 августа 2021 года в кругу семьи с детьми и внуками, в твердой памяти и в относительном здравии (для своего возраста).

Дорогая мама и бабушка! Поздравляем тебя с днем рождения и желаем здоровья, бодрости и долгих лет жизни. А также памяти, которая в этих мемуарах переживет века и поколения.

Мы любим тебя! Семья, дети и внуки.